№41 Немного времени спустя я распрощался с офицерами и вышел из палатки. Вечерело; люди одевались в шинели, приготовляясь к зоре. Роты выстроились в линейках, так что каждый батальон обра- зовал замкнутый квадрат. Барабаны пробили зорю, откуда-то изда- лека послышались слова команды: «Полки, на молитву, шапки до- лой!» И двенадцать тысяч человек обнажили головы. «Отче наш, иже еси на небеси», — начала наша рота. Семьдесят хоров, по двес- ти человек в каждом, пели каждый сам по себе; выходили диссонан- сы, но молитва все-таки звучала трогательно и торжественно. Понемногу начали затихать хоры. Солдаты укладывались спать. В нашей палатке, где, как и в других, помещалось шестеро на про- странстве двух квадратных сажен, мое место было с краю. Я долго лежал, смотря на звезды. Семь звезд Большой Медведицы блестели низко над горизонтом, гораздо ниже, чем у нас на Севере. Смотря на Полярную звезду, я думал, что именно в этом направлении дол- жен быть Петербург, где я оставил мать, друзей и все самое дорогое. Над головой блестели знакомые созвездия; Млечный Путь не тускло светился, а сиял ясною, торжественно спокойной полосою света. На юге какие-то большие звезды незнакомого, не видимого у нас созвездия горели, одна красным, другая зеленоватым огнем. Спать не хотелось; я встал и начал бродить по сырой траве между нашим батальоном и артиллерией. Темная фигура поравнялась со мной, гремя саблею; по ее звуку я догадался, что это офицер, и вытянулся во фронт. Офицер подошел ко мне и оказался Венцелем. - Не спится, Владимир Михайлович? — спросил он мягким и тихим голосом, почти шепотом. Мы разговорились. Венцель, видимо, очень много читал и, как сказал один офицер, знал и языки. Замечание капитана о том, что он «стихи долбит», тоже оказалось верным: мы заговорили о фран- цузах, и Венцель, обругав натуралистов, перешел к сентименталис- там и импрессионистам и даже с чувством продекламировал «Де- кабрьскую ночь» Мюссе. Он читал хорошо: просто, и выразитель- но, и с хорошим французским выговором. Кончив, он помолчал и прибавил: «Да, это хорошо; но все французы вместе не стоят десяти строк Шиллера, Гете и Шекспира»