О№26 Теперь по деревням уже не водят медведей. Да и цыгане стали редко бродить: большей частью они живут в тех местах, где приписа- ны, и только иногда, отдавая дань своей вековой привычке, выби- раются куда-нибудь на выгон, натягивают закопченное полотно и живут целыми семьями, занимаясь ковкой лошадей, коновальством и барышничеством. Мне случалось видеть даже, что шатры уступали место на скорую руку сколоченным дощатым балаганам. Это было в губернском городе: недалеко от больницы и базарной площади, на клочке еще не застроенной земли, рядом с почтовой дорогой. Из балаганов слышался лязг железа; я заглянул в один из них: какой-то старик ковал подковы. Я посмотрел на его работу и уви- дел, что это уже не прежний цыган-кузнец, а простой мастеровой; проходя уже довольно поздно вечером, я подошел к балагану и уви- дел старика за тем же занятием. Странно было видеть цыганский табор почти внутри города: дощатые балаганы, костры с чугунными котелками, в которых закутанные пестрыми платками цыганки ва- рили какие-то яства. Цыгане шли по деревням, давая в последний раз свои представ- ления. В последний раз медведи показывали свое искусство: пляса- ли, боролись, показывали, как мальчишки горох воруют. В после- дний раз приходили старики и старухи, чтобы полечиться верным, испытанным средством: лечь на землю под медведя, который ло- жился на пациента брюхом, широко растопырив во все стороны по земле свои четыре лапы. В последний раз их вводили в хаты, при- чем, если медведь добровольно соглашался войти, его вели в пере- дний угол, и сажали там, и радовались его согласию как доброму знаку.